Человек, который всех помнит

     За четыре года учёбы в техникуме я ни разу не переступала порога директорского кабинета – не было повода. Наш директор, всеми уважаемый и обаятельный человек, Вадим Яковлевич Алтухов, часто вручал мне на сцене актового зала грамоты, поощряя то за одни, то за другие успехи. Один раз даже замечание сделал:

   -  Слабовато ты мне руку пожимаешь, надо в полную силу!

     Чаще всего я видела его в первом ряду зрительного зала – ведь он – вдохновитель важнейших мероприятий в техникуме. Мне всегда интересно было наблюдать его реакцию на наши с друзьями выступления, выслушивать оценку.

     Дел у директора невпроворот, но работу такого сложного механизма, как учебное заведение союзного значения, он обеспечивает без сбоев,  у него всё под контролем: воспитательный процесс, ремонтно-строительные работы, жизнь учащихся в общежитиях, практика и распределение выпускников на работу и даже их карьерный рост, формирование педагогического коллектива из своих же питомцев. Техникум – детище Алтухова, его жизнь, гордость, слава.

     Директор умеет поощрить, похвалить, подбодрить, чтобы хотелось ещё что-нибудь хорошее сделать. Иногда, конечно, приходится и наказывать, и выгонять, - куда денешься, если за дело – ведь одна поганая овца всё стадо может испортить. Но наказывать – это уже в крайних случаях. Выступая с докладами перед учащимися, Вадим Яковлевич всегда упоминает своих выпускников, добившихся успехов:  пусть все знают и берут пример. Алтухов успевает и преподавать, и воспитывать. Идёт по коридору среди молодёжи, весело общается, попутно кого-то остановит, на ушко замечание сделает по поводу «некорректной одёжки».

     Вадим Яковлевич тактичный, тонкий психолог, иногда мне кажется, что он умеет читать мысли, и я прошмыгиваю мимо директорского кабинета без остановки – не всегда хочется, чтобы расшифровалось то, что подальше спрятано...

     Меня всегда поражает уникальность памяти этого человека: он очень хорошо запоминает лица и фамилии учащихся, их присутствие или отсутствие, взаимоотношения и поступки, причем помнит не только активистов, но и самых тихих, казалось бы, ничем не отличавшихся от остальных, ребят.

     Однажды на традиционном конкурсе художественной самодеятельности среди групп, где ежегодно наша группа занимала два первых призовых места и получала заработанную путёвку на экскурсию по городам страны, жюри во главе с директором присудило нам третье призовое место. Путевка нам тоже досталась, но группе показалось, что претенденты на второе место выступали хуже нас, я – сценарист и критически отнеслась к тому, как мы выступили, да и какая разница, какое место присуждено – ведь путёвки все хорошие. Но вся группа решила, что надо идти к директору требовать пересмотра итогов конкурса. Вернулась делегация, так ничего и не добившись. Через неделю, встретив меня в коридоре, Вадим Яковлевич спросил:

   -  Нина, а ты что же не приходила справедливости искать, неудобно было, да?

     Он запомнил моё отсутствие. Казалось бы, мелочь. Деликатный, внимательный, чуткий. Педагог, администратор, хранитель традиций. Заслуженный учитель СССР, кавалер ордена Дружбы Народов, человек, чье имя внесено в список пятисот выдающихся  личностей Украины – это наш директор. Я уверена, коллеги Вадима Яковлевича Алтухова  из плеяды замечательнейших педагогов,  коллектива, который он по звёздочке собирал из талантливых своих выпускников, ещё напишут о нём. Он этого заслуживает. Я же вспоминаю о нём только то, что пришлось видеть и ощущать, находясь рядом  с ним.

     В день двадцатилетия своего выпуска я поднялась в актовый зал. Все места уже были заняты, и я тихонько встала у стены возле двери, вслушиваясь, как поют воспитанники нашего любимого Виктора Александровича Мазуренка. Ко мне подошёл мужчина, так тепло поздоровался, назвал по имени. Лицо очень знакомое.

     Я пытаюсь вспомнить, как его зовут, и не могу. Забыла. Как стыдно... Забыла! В это время от сцены по проходу между рядами прямо ко мне идет Вадим Яковлевич. Его кудрявая шевелюра совсем побелела, но улыбка совсем не изменилась:

   -  Здравствуй, Нина! А что же это ты ко мне не зашла и не сказала: «здравствуйте, вот и я!» Худобец, я не ошибаюсь? Мы тебе ещё стипендию высокую давали, помнится.

      Как ледяной водой окатил...

     Я ещё зайду к вам, Вадим Яковлевич. Мы будем сидеть за большим столом и тепло беседовать, рассматривать мои фотографии.

   -  Вот моя семья, - говорю я показывая снимок.

   -  Это в парке Горького, - добавляет директор.

   -  А это мы с друзьями.

   -  Это у Зеркальной Струи.

   -  А вот это – моя сестра с дочерью-студенткой. Галя училась после меня, вы наверняка её помните.

   -  Да я узнал бы её, несмотря на то, что она в блондинку перекрасилась!

     Мы продолжаем разговор о тех, кто в этот день приехал на встречу.

   -  Вадим Яковлевич, сегодня из Экибастуза с семьёй приехала Люда, помните, сирота у нас была, вы ей ещё стипендию всегда давали. Станжур её фамилия. Она старший электромеханик связи.

   -  Помню, конечно. Нина, а ты видела, какой мы ремонт в этом году сделали в техникуме? То же и в общежитии.

     На прощанье я сфотографировала Вадима Яковлевича. Снимок получился хороший: жизнерадостное, доброе лицо замечательного человека, сидящего на рабочем месте.

     Листая фотоальбом, моего директора узнала соседка по дому, работающая в Харькове в железнодорожном техникуме, -  она видела его там на недавнем юбилее. Я вдруг представила, как этот седой человек, разменявший восьмой десяток лет, идёт по городу своей студенческой юности. Что чувствует он в этот миг? Наверное, то же самое, что и я, когда приезжаю в Киев. И сами собой легли на лист бумаги рифмованные строчки:

Ну, здравствуй, Харьков! Как ты тут поживаешь?

С тобой, мой город, вместе молодеем.

Не узнаёшь? Я сын твой, а не гость,

Хоть, правда, приезжаю к юбилеям,

Всегда здесь в небе голуби парят,

На клумбах канны радостно алеют.

Прости, что в Киеве я бросил якоря.

Но твой причал мне всё равно милее.

Спасибо, что лелеял и растил,

Учил всегда невзгодам не сдаваться.

Корабль свой старый я сквозь штормы проводил,

Сто тридцать лет – немалый срок, признаться.

По Первой Конной, по Сумской пройдусь,

Замру, в Струе зеркальной отражаясь.

 Мой город – труженик, тобою я горжусь,

И сравнивать с другими не пытаюсь.

 За всё что пережить здесь довелось,

За юность, за друзей любимых лица,

За то всё, что сбылось, - и не сбылось –

Спасибо, Харьков, Первая Столица!

     Я написала последнюю строчку о городе, который стал мне родным, и уже хотела отослать стих в КЭМТ. А потом решила ещё и письмо добавить. Написала – и не отправила. Подумалось: в ноябре 130-летие техникума, приберегу к празднику, сколько тут осталось...

     Я поступала в КЭМТ – Алтухов уже восемь лет работал директором. Приехала на двадцатилетие выпуска – он ещё полон сил и энергии, идёт в ногу со временем.

     Вадиму Яковлевичу за тридцать восемь лет директорства пришлось пережить многое. После стабильного «застойного» времени – развал Советского Союза, для которого техникум всегда готовил специалистов; обесценивание труда преподавателей в период превращения страны в сплошной базар. Штормовые ветры перемен рвали, трепали паруса техникумовского корабля. Как трудно порою стоять у штурвала, беречь от невзгод слаженную профессиональную команду единомышленников, сохранять лучшие традиции, готовить достойную смену уходящим педагогам. Педагог – это не профессия, это призвание. Педагоги никогда не были материально богатыми людьми. Их основной капитал – ученики, их любовь и преданность, а это тоже, наверное, совсем не так уж мало...

     Выросли уже наши дети. Некоторые из них пошли по стопам родителей – в КЭМТ, как у Любы Кобыжской. В этом году Саша закончил техникум и поступил учиться в ВУЗ. После вручения дипломов Люба подошла к Вадиму Яковлевичу и сказала:

   -  Спасибо вам за то, что выучили меня и сына.

   -  А я вас помню, - сказал директор.

     Удивительная, прекрасная черта Учителя – всех помнить.

     Моё письмо со стихами так и не попало в руки адресату. В августе Вадима Яковлевича Алтухова не стало. Со всех концов страны слетались выпускники, чтобы попрощаться и проводить Учителя в последний путь.

     Юбилей КЭМТа мы впервые будем отмечать без него. Возможно, это будет происходить совсем не так грандиозно и торжественно, как это всегда было при его руководстве, но отмечать юбилей мы обязательно будем, чтобы не нарушать давнюю традицию.

     Говорят, что души людей вечны. Душа человека, почти четыре десятилетия, до последнего дня, посвящённая техникуму, наверное, всегда будет витать в КЭМТе.

     Мы соберёмся в актовом зале, где он незримо будет присутствовать на первом ряду. Я прочту свои стихи, ему посвящённые. Возможно, он тихо скажет:

   -  Слабовато ты о нашем родном городе. Надо в полную силу! – и улыбнётся своей очаровательной улыбкой, как умеет улыбаться только он – человек, который всех помнит...

В эпоху перемен

   Японцы никогда не желают друг другу жить в эпоху перемен, они, наверное, знают, почему.

   Закончив учёбу в КЭМТе в 1980 году, мы разлетелись по распределению на работу по всем уголкам нашей необьятной Родины – в Прибалтику, Казахстан, Сибирь, Молдавию, по дальним и ближним городам Украины. Нас везде ждали рабочие места. Если была перспектива профессионального роста и получения бесплатного жилья – оставались там жить навсегда, поднимая на ноги детей. Никто из нас в то время и представить себе не мог, что огромный и могучий Советский Союз, занимающий шестую часть суши на карте, начнёт трещать, словно подтаявшая льдина.

   Ещё на заре горбачёвской «перестройки» в Харьков приехали с гастролями два популярнейших эстрадных артиста – Тимошенко и Березин, известные под сценическими именами как Тарапунька и Штепсель. Талантливые люди в искусстве подобно антеннам первыми улавливают, ощущают и передают обществу сигналы о грядущих изменениях, чтобы подготовить людей к тем или иным переменам. Это напоминает прогноз погоды и совет на всякий случай взять зонтики или одеться потеплее.

   Зал дворца культуры Электромеханического завода был переполнен. Два великих актёра представляли на сцене, с присущей им безграничной любовью к юмору и сатире, страшнейшие пороки людей: алчность, стяжательство, бездумие, наживу. Зал, размышляя, смеялся и плакал одновременно и неизвестно, чего было больше – смеха или слёз. А затем актёры, войдя в образы Таракана и Кузнечика-скрипача, стали изображать грядущие перемены в стране. Жадный, наглый, жирный, грязный Таракан выживает интеллектуального, чистого душой и телом скрипача, живущего своим трудом, из его гротного, прекрасного жилища, в котором всегда звучит музыка:

  - Иди сюда! Давай меняться! Я в мусоропроводе живу. У меня тут изобилие – жратва сама на голову сыплется!

   Такого сильного эмоционального воздействия на публику я, пожалуй, не помню.

   «Таракан ломает Кузнечику смычок, выгоняет из дому, занимает его место и множится, множится… Кузнечик, кажется, сломлен, умирает, затихает его скрипка…»

   Зал молчит, почти не дыша.

  - Папа, а Кузнечик, умер, да? – раздаётся на весь огромный зал голос ребёнка.

   И тут на большом, во всю сцену, экране появляются тысячи, миллионы Кузнечиков со скрипками и звучит прекрасная, вечно живая, великая музыка.

   Зал долго аплодирует стоя.

   А в жизни дальше словно могучий горный поток, обрушившаяся на головы лавина ( словно по команде чьей-то невидимой руки ), информационная бомбардировка. Открыты материалы архивов, включены все радиодинамики, горы газет и журналов с ошеломляющими материалами; выступления политиков, бросающих партбилеты… Идёт поток правды и большого вранья, грозы, обломки, пена… Рушится идеология, всё ломается, растаскиваются по карманам огромнейшие ресурсы страны, созданные миллионами наших отцов и дедов, которые «не так жили». Чернобыль, тотальное обнищание и кучка миллионеров, безработица, трасты, порнография, наркомания, колдуны, ночные клубы, киллеры, локальные войны, гонка за большими деньгами – любой ценой, обесценивание труда людей сферы образования, медицины, культуры… и в этом «мусоропроводе» - наши дети! Мы и не заметили, что наши дети стали жить в условиях необьявленной войны – войны за души. Враг ловит души, выглядывая со страниц глянцевых журналов, с рекламы сигарет и алкоголя, окошек игровых автоматов. Невидимый враг кричит: «Кайф!» Он утверждает в головах мнение о том, что всё продаётся, что в мире нет ничего святого и доброго, что музыка никогда не будет царицей сердец – она лишь приложение к интерьеру, и что секс и любовь – одно и то же.

   Но наши дети – это то, что мы успели в них заложить. Они всё-таки учатся хорошему, играют и поют, наши кузнечики, ведь у них есть такие замечательные учителя, как в нашем КЭМТе. Пока дети играют и поют, за них не страшно.

   Когда весной киевские каштаны развешивают на улицах свои канделябры, мы, выпускники, слетаемся со всех концов земли в наш техникум, на свидание с юностью, которая осталась здесь жить навсегда.

  - Нина! А мы тебя ещё издали узнали!

  - Люба! Вика! «Уголёк» не опоздал?

  - Смотрите, ребята наши – два Коли, два Саши, Толик!

  - Там внизу Люда с Васей, из Казахстана приехали, Лариса с сыновьями.

  - А где же наши киевляне, Инна и Андрей?

  - Не будет их, развелись они…

   Как жалко: не сберегли, расплескали, не донесли величайший из всех Божьих даров – Любовь.

   Мы поднимаемся в актовый зал, где для нас подготовили концерт юные КЭМТовцы, и, сидя в одном ряду, вслушиваемся, как под звуки мелодии рассекают воздух крылья: это поднимаются в небо птицы нашей юности:

Голуби, голуби! Пальцы на клавишах,

Нежно вздыхает баян.

Светлую музыку, сердца мелодию

Дарит смешной мальчуган.

Голуби, голуби! Падает, падает

Пёрышко прямо в ладонь!

Белые птицы, постойте, куда же вы?

Музыку, время не тронь!

Клавиши чёрные, клавиши белые,

Ровные клавиши в ряд.

Снова над площадью прямо из юности

Белые птицы парят.

   Потом мы идём погостить у всех наших дорогих сердцу учителей, которые ради этого случая нарядились в самые лучшие свои костюмы, фотографируемся с ними. А напоследок садимся все вместе за праздничный стол, за которым никогда не отличавшийся сентиментальностью Коля, косая сажень в плечах, скажет:

  - Какая славная эта традиция, друзья, - вот так собираться! Если на неё кто-нибудь посягнёт, - это же будет страшнейшая диверсия!

   А Соня, склонив свою печально-русую голову мне на плечо, тихо произнесёт:

  - Ой, девчонки, как хорошо! Знаете, я на эту поездку деньги целый год копила. А когда взяла билет и сообщила об этом мужу, он покрутил пальцем у виска; Мол, мы на эти деньги мешок сахара на зимние заготовки купили бы… Ох, тогда я и возмутилась! Я прихожу с работы и стою весь день у плиты, а телевизор смотрю, когда бельё утюжу. Мне этой поездки на пять лет хватает. Собралась – и укатила. Пусть он сам с тремя детьми повоюет!

   Каждый год в наш техникум поступают учиться дети, очень похожие на нас. Мы желаем им добра, счастья, любви. Пусть они будут лучше нас, но пусть, как мы, любят свой КЭМТ и учителей, и после выпуска, по нашей доброй традиции, возвращаются к нам повесне.