Воспоминание – это единственный

                           рай, из которого мы

        не можем

                быть изгнаны.

                                                            (Нина Худобец)

От автора

     Есть в Киеве на Воздухофлотском проспекте техникум – один из многих в столице Украины: светлое здание учебного корпуса, рядом – два общежития. При входе – памятник человеку-Прометею, всемирно известному писателю Николаю Островскому,- его имя носит учебное заведение, полное название которого – Киевский электромеханический техникум железнодорожного транспорта имени Н.А.Островского, а для всех, кто здесь работает и учится – просто КЭМТ.

     У КЭМТа славная и богатая история, давние традиции. В современное учебное заведение вырос он из технического училища, основанного в 1876 году.

     За 130 лет своего существования техникум подготовил более сорока тысяч специалистов для всех подразделений железнодорожного транспорта.

     Мне тоже посчастливилось учиться в КЭМТе, открывать памятник писателю с необыкновенной судьбой. Этот период я считаю самым светлым и насыщенным в своей жизни,- и не только потому, что это пора моей юности, творческого полёта и самореализации,- рядом со мной рука об руку шли замечательные учителя (я не очень люблю слово «преподаватели»). Так много потрясающе интересных, добрых наставников, старших друзей – это большое счастье для учащихся, которые впоследствии стали достойными гражданами своей страны.

      С 1968 по 2006 год техникум возглавлял Вадим Яковлевич Алтухов – заслуженный учитель СССР, Почётный железнодорожник, кавалер Ордена Дружбы народов, наш замечательный директор, создавший коллектив прекрасных педагогов – единомышленников из своих талантливых выпускников.

     Что мы знаем о своих учителях? Наверное, не очень много, пожалуй, только то, какими мы их видим и чему они нас учат – словами, примерами, поступками. С годами мы замечаем, как редеют ряды любимых учителей. Время неумолимо. Учителя не вечны. Они уходят, гаснут, словно звёзды, оставляя после себя  светлый след в памяти своих воспитанников. Мы дальше несём этот свет, сохраняя замечательные техникумовские традиции. Одна из этих традиций – ежегодный день встречи выпускников.

     В середине мая в одну из суббот техникумовское здание становится чрезвычайно шумным и тесным: сюда, словно птицы из дальних краёв, слетаются все, кто здесь когда-либо учился: молодые и не совсем, знаменитые и не очень. Они приносят сюда свои успехи и разочарования, отогревают души, порой влияют на судьбы друг друга, и молодеют на глазах. Это для них звучат в этот день музыка, песни и стихи:

Не часты наши дружеские встречи,

Меж нами – и дела, и города.

Друг другу «Добрый день» и «Добрый вечер»

Не говорим годами иногда.

А встретимся – и сразу всё заметим:

И первый снег, и веточку у глаз.

Но в этот миг на целом белом свете

Нет никого, клянусь, моложе нас.

Нам ночь не спать, нам снова по шестнадцать!

И нет усталости, и нет забот.

 И сын твой, Димка, может удивляться,

Что дядя маму Нинкою зовёт.

В любви прощают,  в дружбе не прощают

Ни лжи, и ни малейших перемен.

Друзья нам нашу юность возвращают

И ничего не требуют взамен.

     Люди обнимаются, смеются, ходят в гости ко всем своим учителям. И нет в мире силы, которая нарушила бы эту замечательную связь сердец, объединённых в большое КЭМТовское братство…

     Книжка, которую я предлагаю КЭМТовцам для «внутреннего пользования», написана мною вопреки всем законам литературного жанра. Она родилась по велению сердца. Её герои – реальные люди. Я знаю, что писать о них надо не так и не столько, и что для этого нет у меня соответствующей филологической подготовки. Но не писать – уже не могу. То, что у меня получилось, возможно,  и книжкой назвать нельзя – скорее всего, это – сборник коротеньких рассказов, «калейдоскоп эмоций», воспоминаний о людях, оставивших неизгладимый след в моей судьбе: о моих наставниках и друзьях, с которыми я училась,- словом, о тех, кого я помню и люблю.

     Будет очень хорошо, если то, что я здесь написала, послужит толчком для создания более серьёзной заботы  об учителях КЭМТа, не одно десятилетие, всю свою жизнь посвятивших работе с молодёжью.

Весна

     Когда на улице хороводит май, а молодая вишенка у крыльца ласково расчёсывает твои волосы,  посыпая белыми лепестками, пахнет земля мятой и любистком,  а тебе всего неполных пятнадцать, простор под ногами и над головой кажется необъятным и бездонным,- даже дух захватывает.

     Мы с Галочкой сидим в нашем саду на бревне под высокой грушей, отмахиваемся от назойливых комаров и разговариваем. Ветер стряхивает нам на плечи ароматные ивовые серёжки, а кукушка перебивает разговор, долго считая наши годы. И так нам хорошо в нашем райском уголке, так уютно и радостно, что больше никуда не хочется идти до самой темноты. Мы поём с подружкой все песни, какие только помним до тех пор, пока не начинают свой концерт величайшие из всех артистов матушки-природы – соловьи. Тогда мы умолкаем и превращаемся в слушателей. Начинает концерт наш садовый солист, ему вторит соловей за рекой,  у моста, а затем – все соловьи из панской рощи, где расцветают черёмуха и сирень. Мы сходим и в эту рощу, полюбуемся всем, что ещё сохранилось от её былого величия, соберём по букету на выпускные школьные экзамены в нашей Переясловской восьмилетке.

     Я часто расспрашивала отца о панской роще, и он с удовольствием рассказывал, что в роще этой до революции было построено великолепное помещичье имение Юрия Николаевича Глебова, известного своими либеральными убеждениями и состоявшего в Государственной Думе, и что прадед служил у него ветеринаром, и мастерством своим  заработал себе добрую славу на всю округу. Глебов собирался построить в Переясловке школу для крестьянских детей и дорогу с твёрдым покрытием до Липов-Рога, а там – рукой подать до Нежина. Но наши “дальновидные”

Прадеды не захотели помочь гужевым транспортом и людьми для строительства. Глебов построил-таки школу в Лерине и в пику нашим прадедам назвал её Переясловской. Перед революцией  он заложил землю в банк, получил деньги и эмигрировал, а имение его было разнесено по кирпичику, чтоб и памяти не осталось. Только роща чудом уцелела.

     Мне было непонятно, зачем разрушать добротные постройки – ведь их можно было использовать и при новой власти, школу устроить там,  а не выселять из хат для этого людей. Отец говорил мне на это одним словом: дураки. Страшны, сказал он, дураки завистливые – от их рук трижды горел отцовский дом, а ещё страшней дураки с партбилетами. Такие и хозяйство разорят, и страну. При таких славных землях, как у нас можно хозяйствовать и процветать, но руководители – временщики, им бы всё для себя, в ущерб общему делу. Ни образованности, ни совести. Доруководятся “до ручки” – спасай их от тюрьмы, принимай убитое хозяйство. Вытащишь – ищи работу. Отец – зоотехник и не представляет своей жизни без работы.

     Из-за такой вот бесхозяйственности, бесперспективности и бездорожья (с глебовских времён) и уезжает молодёжь из села. И мы с Галочкой уедем.

     Лицо у отца светлеет и расцветает в улыбке, когда он вспоминает своих давешних учителей, даривших полураздетой и полуголодной сельской детворе свет и радость, науку и театр. Такого педколлектива, какой был в те годы, говорит отец, больше не было никогда. Руководил школой Литовко Андрей Афанасьевич,  в годы Великой Отечественной Войны его замучили фашисты за подпольную деятельность,- близкий человек донёс…

     У каждого человека в памяти живёт весна своей юности, люди, с которыми хотелось бы идти по жизни рядом долго-долго, любимые учителя-светильники, возвращаться к которым хочется всегда хотя бы мысленно.

     А у наших соловьёв – своя весна. Они соревнуются, чья песня лучше и празднуют своё возвращение в родные места, где выросли и научились летать.

 Дороги, которые мы выбираем

     Переясловка – село не очень большое, но очень живописное, и в мире краше уголка для меня не существует. За нашим домом в конце огорода – сад спускается к заплаве, целый ряд верб, которые садили мы с отцом, забивая в землю вербовые колышки, а дальше плещется Остер, который, говорят, был когда-то судоходным, но постепенно обмелел. Весной сад и заплава, поросшая лозой, камышом, осокой и душистым разнотравьем, превращается в настоящее птичье царство.

     Дом наш стоит на перекрёстке. Отсюда расходятся дороги  на речку, в поля,  на железную дорогу, а оттуда – ещё тысячи дорог и среди них где-то одна – моя. Вот сдам выпускные экзамены – и – прощай, Переясловка. Поеду поступать учиться, надо только окончательно решить куда. Галочка решила стать математиком, а мне директор советует идти на исторический факультет после десятилетки, но историком я себя не вижу. В медицину, по маминым стопам, боюсь. Я как губка впитываю чужие несчастья, а кому же нужен медик, который умрёт раньше, чем выздоровеет его пациент? Нет, там нужны такие, как наш фельдшер Григорий Михайлович. Наш фронтовой доктор ничего не боится и в диагнозах не ошибается. Он и укол сделает, и зуб удалит, и роды примет – полсела в крестниках ходят, появившись в крошечном медпункте на свет – и никаких осложнений!

     Я люблю рисовать, но художественной школы у нас нет, чтобы получить профессиональную подготовку. Люблю литературу, но производить на филологическом факультете “анатомический” разбор образов любимых произведений… Ну  как, к примеру я буду критиковать чеховскую Дунечку, если она мне нравится?

     Люблю природу, цветы, их у меня неисчислимое количество, но учительница химии и биологии Паша Кондратьевна, носившая мне пачками дополнительную литературу, уехала, а её предметы стал читать… физкультурник.

     Пожалуй, надо реально смотреть на жизнь, поступать в техникум, где дают хорошую специальность, а на вступительных экзаменах – математика и русский язык.

     Наш школьный математик – удивительно талантливый человек. Николай Павлович Глущенко просто универсал. Свою любовь к математике, физике, геометрии и рисованию, будто садовник, прививает ученикам. После уроков ещё и предметные кружки ведёт. “Вот так держим плакатное перо, твёрже руку! Молодец! Пригодится в жизни, вот увидишь!” Ему ничего не стоит в шутку доказать, что дважды два – пять. А ещё он и электрик, и фотограф, и художник-оформитель, и киномеханик в одном лице.

     Русский и украинский языки и литературу у нас преподаёт Евдокия Григорьевна Дуброва – словно с журнальной обложки сошедшая, безо всякой косметики красивая, с тонкими чертами лица и тугим пучком волос на затылке, с уверенным и спокойным голосом – классическая учительница. “В человеке должно быть всё прекрасно: и лицо,  и руки, и душа, и мысли,”-пишет она на доске своим ровным почерком чеховские слова. Мне нравится на её уроке готовить стихи и произведения в ролях.

     Такие замечательные учителя живут здесь, в Переясловке, среди бесконечной тяжёлой сельской работы. Они выводят нас в люди.

    Как много в жизни зависит от учителей…

Столица присматривается

     Гулко стучат колёса электрички по мосту. В окна врывается свежий днепровский ветер. Кругом вода, на ней – теплоходы, вверху – чайки, а на крутых зелёных берегах – золотом сияющие купола древних церквей. Киев… Сердце замирает от волнения. Здравствуй, столица! Какая ты большая, неизведанная, а я в тебе – как муравейчик в лесу… Примешь ли ты меня?

     Техникум нашла быстро. Воздухофлотский проспект, 35. КЭМТ – звучит так строго и торжественно, словно аккорд. А полностью он называется Киевский электромеханический техникум железнодорожного транспорта имени Николая Островского.

     Неприятности начались сразу же. В приёмной комиссии сообщили, что на специальность “Проводная связь”, куда я могла пройти без экзаменов, отличников уже набрали. И когда они успели?

  - Ты не переживай, пиши заявление на другое отделение, где есть льготные места, после первого семестра переведешься,- посоветовал парень из комиссии и выдал направление на дорожную медкомиссию. А там – и того печальней: с таким зрением не берём, прописывайте очки, потом приезжайте. Ну вот, поступила… Что ж ты, Киев, ко мне так неласков?

     Когда через две недели я снова привезла документы, знакомый парень из приёмной комиссии сильно удивился:

  - Ты… опять?

  - Да, я, опять. На экзамены.

  - А ты уверена, что сдашь?

     Этот странный вопрос… Уверена ли я… Да, я сдам, чему-то  же меня учили. Но отчего-то стало страшновато.

  - Сдам, как все,- сказала.

     Конкурс был большой. На экзамене по математике я ответила без запинки, но в результат поверила не сразу.

  - Повторите, пожалуйста, мою оценку,- попросила экзаменатора.

  - Пять, девочка, пять,- улыбнулся преподаватель.

    За диктант я уже не волновалась. Киев, неужели ты меня принимаешь?

Классный руководитель

   В техникуме пять отделений, у каждого – своё сокращенное наименование: АТ – автоматика и телемеханика, ЭХ – электроснабжение и энергетическое хозяйство, ЭТ – электротяговое хозяйство, РС – радиосвязь, ПС – проводная связь на железнодорожном транспорте. Мы очень быстро привыкаем к этим простеньким аббревиатурам, к наименованию своей группы – 176 ПС-А. Группе сразу же назначают руководителя – Мельничука Владимира Михайловича, которого все почему-то называют классным руководителем. Это немножко странно: ведь у нас же группа, а не школьный класс. Какое-то здесь несоответствие, наверное.

    Владимир Михайлович будет вести у нас важнейшие спецпредметы на старших курсах, требовать знания “на всю катушку”. Ему столько же лет, как и нашим родителям. На целых четыре года он заменит их нам вдали от дома. Кто знает, чего мы будем больше ему доставлять – радостей от побед или седин и огорчений, но принимаем мы его сразу, как родного папу. Сказано – дети.

    С первых же дней Мельничук настраивает нас на рабочий ритм жизни, учит дорожить временем, рассказывает о возможных трудностях  и о том, как их избежать. Главное, говорит он, - усвоить два правила: надо беречь здоровье и вовремя учить заданное. А для этого необходимо утром делать зарядку, не лениться готовить себе пищу – мамы-то рядом нет. Ну и отдыхать, конечно – культурно и весело.

    Владимир Михайлович контролирует каждую нашу оценку, волнуется за стипендию и поведение каждого подопечного, возится с нами, как наседка с цыплятами. Утром – гоняет на зарядку, днём – проверяет, порядок ли у нас в быту, организовывает дополнительные занятия, чтобы мы помогали друг другу, не отставали в учёбе, а в другое время…

   -  Ребята, идёмте ансамбль Вирского смотреть! Вика, ты у нас культорг, отвечаешь за билеты и посещаемость всей группы.

   -  В выходной давайте в музей сходим!

   - А в ботаническом саду сирень цветёт, там сто сортов. Вы такого никогда не видели!

   -  Идёмте на новый спектакль франковцев! Ребята, запомните, вы сейчас в столице живёте, не теряйте времени, спешите брать здесь всё самое лучшее! Придёт время, разъедетесь во все концы страны – не будет у вас такоё возможности, как сейчас.

     Мельничук всё время заставляет нас жить в движении. Зачем нам, и правда, пустые каникулы, если можно поехать в Канев, Умань, Ленинград, Брест, Москву, Карпаты…

     В этих коллективных походах и поездках, прогулках и совместном труде группа станет дружнее, сплочённее.

    Когда через десятилетие после выпуска мы будем приезжать на встречи выпускников максимально возможным составом своей группы, ощущая, какие мы все родные, первым делом навещая Владимира Михайловича в его лаборатории, то слова “классный руководитель” будут звучать для нас уже с совершенно иным смыслом: замечательный, несравненный, поседевший наш папа.

продолжение следует...